От редакции: Имена изменены. Реальная история рассказана непривычно, потому что всю боль, все чувства, и свет, и тьму автор пропустила через себя. Как старая яблоня из ее рассказа — и солнце, и ливни, и человеческие судьбы…
Баба Катерина умирала долго. Внезапно слегла в конце апреля и больше уже почти не вставала. Жила она аж на краю села, поэтому соседи не сразу и заметили, что она куда-то пропала. В набат забила продавщица из магазина, потому что к ней Катерина заглядывала каждые два-три дня. Поэтому когда почти неделю ее не было, сообщили об этом в сельраду и фельдшеру Оле, на всякий случай.
Нашлась Катерина просто в своей кровати. Вроде бы и дышала, и говорила, и узнавала, но встать не могла. Скорая помощь, вызванная из района, особо не помогла, инсульт-инфаркт у Катерины не диагностировали, а от более тщательного обследования в больнице она отказалась.
— Дайте мне умереть, — тихо сказала и отвернулась к стене.
— И что же вы такое говорите, теть Катя? — возмутилась фельдшер. — Нельзя так. Врач назначил лечение, попьете таблеточки, поколем укольчики, еще поживете.
— И зачем такая жизнь, — вздохнула баба. И чтобы ни говорила, как ни уговаривала ее Оля, замолчала, и в тот день больше ни слова от нее не слышали.
«Скорая» уехала, а фельдшер еще немного покрутилась вокруг нее и ушла.
***
Катерина осталась в доме сама, как привыкла. Тихо. Только две надоедливые мухи жужжат и жужжат под потолком. А кровать Катерины стоит возле самого окна. А за окном яблоня цветет. Папировка. Древняя, как и Катерина. Ствол искорежен, два дупла на месте обрезанных когда-то ветвей. Но где-то там держится яблоневая душа и цветет пышным цветом. И удивительно это Катерине, и грустно, и радостно одновременно. Она смотрит на розовую метель сквозь старое окно, через белую тюль, жмурится от света. А солнце забавляется в яблоневом цвету мерцающими светотенями, плетет кружево из лучей на клетчатом одеяле, и умирать Катерине уже будто бы и не хочется. Хочется встать и пойти. На улицу. По воду. Вдохнуть яблоневое благоухание полной грудью, зачерпнуть пригоршню ледяной колодезной воды из ведра и омыть горячее лицо. И почувствовать каждую каплю, почувствовать пьянящий весенний воздух, почувствовать жизнь…
***
— Ну, вот зачем вы вставали, — жаловалась фельдшер.
Катерина лежала у ступенек возле дверей, расхристанная, словно раненная птица, которая пыталась взлететь, но не хватило сил. Она беспомощно смотрела перед собой, двигала непослушными руками-крыльями, но ничего не получалось. Чудом не ударилась головой.
Катерину поднимали вместе. На помощь Оле пришли соседки, живущие рядом. Поэтому уже через несколько минут Катерина в чистом белье на свежих простынях лежала в своей кровати.
— А сыновьям звонили? — спрашивали соседки друг у друга.
— Звонили, не дозвонились. Старший — в России, нет связи. Младший воюет, тоже не отвечает.
[related_material id="655531" type="1"]
Они говорили шепотом, но Катерина слышала. Она изо всех сил пыталась не проявить себя. Но давняя боль так сжала измученную душу, что все же вздохнула. Женщины притихли, смущенно переглянулись. А через мгновение, словно ничего не произошло, решали, кто на следующий день принесет из магазина продукты, а кто придет Катерину кормить-поить.
***
Сыновья… Катерина поздно вышла замуж — после тридцати. Высокая, статная, коса длинная, глаза карие... Как глянет, у мужиков мурашки по телу — красивая. Боялись к ней подступиться. Но все же нашелся смельчак. Приехал в село учительствовать такой себе Николай Васильевич. Не то чтобы красавец, не то чтобы звезды с неба предлагал, но через несколько месяцев уже все село гудело, что скоро у Катерины с Николаем свадьба. Так и случилось. Кто-то удивлялся, кто-то радовался за молодоженов, а они себе свое знали. Через год родился у супругов сын Андрей, а через два — Роман. И вроде бы в одной колыбели их баюкали, вроде в одном дворе они играли, одинаковый борщ ели, но выросли разными. После армии Андрей поехал в России поступать в университет, потому что имел дар к механике и точным наукам, а Роман продолжил службу и понемногу своими силами изучал историю. Катерина радовалась успехам детей, млела от радости, когда появились невестки и внуки. Хотя и видела, что теплых отношений между братьями нет, но и грызни, как в некоторых семьях, тоже не было…
***
День летел за днем. Катерина лежала. Яблоня под окном отцвела. За огородом в долине созревала земляника. Она любила эту пору. Любила ходить в долину за зельем к чаю. Рвала ароматные мелкие землянички не по одной, а кистями, вязала в пучки и сушила на чердаке. Там развешивала и букеты пьянящей полевой мяты. А позднее еще романок, дикую морковь, цикорий, живокость… Благоухание наполняло весь дом…
Господи, подумалось Катерине, это же не жизнь была, а рай… Женщина вдохнула полной грудью, но вместо мяты и романка почувствовала только искусственный запах моющего средства, которым соседки мыли пол в ее комнате… Вздохнула. Где тот рай…
***
— Ну что там баба? — спрашивали фельдшера тетки в магазине.
— Жива, — отвечала Оля, и было видно, что бабкина жизнь уже ей в тягость. Потому что попробуй походи к Катерине изо дня в день. А родня так и не откликается. Выяснили только, что старший сын работает на оборонном заводе где-то в Московской области, будто бы в Дубне, а младший так же воюет на востоке Украины. Ни тот, ни другой на связь не выходят.
— Не приведи Господь до такого дожить. И муж умер, и дети вроде бы есть, а вроде бы и нет... — вздыхали тетки в магазине.
— Роман идейный, как и его отец. Катерина говорила, ссорились все время с Андреем по телефону. А с двадцать второго вообще общаться перестали.
— Я слышала, Роман даже матери не позволял с российскими родственниками общаться. Но она же мать, обеих сыновей любит. Жила между ними, словно меж двух огней. Все равно звонила в Россию.
— И Андрей давно трубку не брал, она невестке звонила.
— Ага. А как Роман узнал, что мать туда звонит, тоже с ней перестал разговаривать. Так и живут уже года три…
— А тот Роман, говорят, после ранения и контузии немного тойво, с головой проблемы. В лица трупов российских заглядывает.
— О Господи…
— Жутко. Говорят, ни один труп не обходит.
— Упаси Бог…
— Да и не говорите, бедная Катерина.
***
А Катерина шла по пашне. И такое это поле длинное. А она идет и идет. Ноги увязают в тяжелой почве, она спотыкается, падает, встает и снова идет. Потому что нужно до заката солнца дойти до края, а где этот край?
[related_material id="651079" type="2"]
Катерина вглядывается вдаль. Солнце слепит глаза. А она идет, не останавливается. Вот слева послышался ей голос Андрея.
Господи, Андрейка, откуда ты здесь? Иди же ко мне, мое дитя.
Катерина тянет руки к сыну, идет на голос, чтобы быстрее увидеть. Когда вдруг с другой стороны слышатся ей шаги. Словно кто-то на ногу припадает. Так это же Ромчик ее, прихрамывает после ранения. Дышит тяжело.
Подожди, Ромчик, родненький, я помогу тебе. Уже иду, сыночек, иду.
Бросилась вправо. Не идет, бежит. Тяжело, плохо, ноги путаются в комьях земли. Дышать нет сил. Бежит к своей израненой кровинушке. Когда слева Андрей вновь голос подал, тихо так кричит: «Мама-а-а-а! ».
А Господи, и к тебе бегу, Андрюшенька. Бегу, мой мальчик…
Но пашня вяжет ноги, туманит сознание, что-то тяжелое не дает вдохнуть глоток влажного воздуха, который становится густым, словно кисель. Катерина рвется из стороны в сторону. Ей давит в груди. Но из всех сил она зовет Андрея. Потом Романа. Снова Андрея.
Ну хоть кто-то, отзовитесь, дети-и-и!
Как вдруг пошел дождь. Струи воды хлестали по морщинистому лицу Катерины, стекали по щекам, подбородку, на грудь… Из холодных становились жгучими, до самого сердца. Катерина раскинула руки и завопила на весь мир, словно раненная птица. А дождь падал и падал. Она глотала соленые потеки и беспомощно смотрела вокруг — вдруг сыновья дадут о себе знать. Но был слышен только ливень.
***
— Тетя Катя, вы плакали? У вас мокрые глаза, — Оля готовила шприц для инъекции и развлекала бабу болтовней. — Все будет хорошо, вот увидите. Все будет хорошо.
Катерина грустно улыбнулась:
— Будет, — она хотела подвигаться, но тело не слушалось, словно увязло среди вспаханной земли, ноги болели, в груди пекло, во рту солено. Так это сон был или не сон? .. Впрочем, какая уже разница…
***
Яблоня за окном вязала плоды. Катерина любила ранние папировки. Лучше всего те, что сами падали и немного трескались сбоку. Там, где трещинка, кисловатый яблочный сок странным образом становился сладким, словно мед, а мякоть делалась сахаристой и ароматной. Она всегда откусывала сначала именно там. И наслаждалась.
Яблоня всегда родила много, так, что трава под деревом была устлана плодами. В жару сок на битых яблоках быстро начинал бродить, поэтому под папировкой стоял крепкий пьянящий дух. Было когда-то, дали таких улежалых на жаре папировок свиньям, так они заснули хмельным сном, еле проснулись. Яблоки сушили, из них варили варенье, давили сок. А Катерина пекла из них первые яблочные пироги на пресном тесте. Вот было объедение… Этим летом тоже бы испекла…
***
— Оля, детка, пособирай яблоки, — Катерина говорила негромко, но четко. Оля от неожиданности чуть не упустила шприц.
— Конечно, пособираю, тетя Катю. Спасибо.
По лицу Катерины пробежала улыбка, словно на душе ей стало хорошо-хорошо.
— Я знаю, вы пирожки с папировками пекли хорошие. Дадите рецепт?
Оля еще что-то говорила, но Катерина не отвечала. Закрыла глаза. Дышала глубоко, спокойно. Уснула.
***
Она снова шла по пашне. Утомленное солнце, словно перезрелое яблоко, стояло почти на небосклоне. Идти было удивительно легко. И Катерина шла. И шла. И шла…
***
В тот вечер сорвался ветер, надвинулись тучи и внезапно похолодало. А когда задождило, Катерина отошла. Ее похоронили тихо, за счет сельрады. Соседки снарядили, отбыли все как следует. Тетки в магазине обсасывали уже другие местные новости. Село жило своей жизнью.
***
Роман приехал на родину через несколько месяцев. Пустой дом, материнская могила, разнотравье на обочине дороги, простиравшейся от кладбища до церкви, магазин, сельрада, медпункт. Оля рассказала ему о последних материнских днях, о том, как его искали, как звонили Андрею в Россию. Роман много курил. Красные глаза показывали усталость. Когда обо всем переговорили, она все же не удержалась:
— Слушай, ходят слухи, что ты мертвым россиянам в морды заглядываешь. Ну, это же не может быть правдой. Ты же нормальный, я же тебя знаю.
— Это — правда, — Роман грустно улыбнулся.
Оля открыла рот от неожиданности.
— Просто… вдруг один из них Андрей…
— У него, наверное, бронь. Он на военном заводе работает. Ракеты делает.
У Романа на щеках заходили желваки:
— Хорошо, что мать этого не знала.
— Хорошо, — согласилась Оля. — Ты того, будешь яблоки собирать? Те, что в вашем саду, папировки.
— И куда я их дену? — развел руками Роман. — Завтра еду.
— Ну, так я соберу. Мать твоя просила.
***
Перед дорогой Роману не спалось. Думалось о матери, о войне, о доме, который остался сиротой, о старой яблоне… Ближе к утру он все же провалился в тяжелый липкий сон.
Пашня. Солнце слепит глаза. Ноги в берцах увязают в тяжелой почве. А впереди идет женщина, раскинув руки, словно крылья. Идет, не оборачивается.
[votes id="3059"]