«…Мойсеев за 15 лет сделал для Молодого театра очень много. Фактически этот театр в его нынешнем образе и подобии — его детище. И, конечно, есть круг артистов, для которых он в прямом смысле отец родной», — так характеризовал в интервью нашему изданию в 2012 году на тот момент новоназначенный исполняющий обязанности директора и художественного руководителя Молодого театра Андрей Билоус. В этом году он уволился, громко хлопнув дверью, и забрал из репертуара театра 23 спектакля, чем существенно усложнил начало следующего театрального сезона.

[see_also ids="629004"]

Нового руководителя особо представлять не нужно — это известный в Украине и некоторых европейских странах режиссер Станислав Мойсеев, который с 1996 по 2012 год уже руководил Молодым театром. При первой каденции Мойсеева многие мои знакомые и друзья — актеры этого театра, а также персонал действительно характеризовали его как либерального руководителя, который старается не доводить ситуацию до конфликта, не поддерживает ссоры и умеет выслушать и услышать. Будут ли отвечать такие характеристики реальности, сейчас говорить рано.

Как локацию для интервью Станислав Мойсеев предложил рабочий кабинет на последнем этаже театра. Это пространство обустроил для себя предыдущий руководитель. Кабинет светлый, просторный, с современным ремонтом. К началу записи разговора Станислав Мойсеев отмечает, что не разделяет мое мнение о комфортных условиях помещения и, гостеприимно готовя кофе, отмечает, что все переделал бы, но не будет, потому что сейчас это вообще несвоевременно.

— Станислав Анатольевич, я здесь провела небольшую ревизию интервью с вами за прошлые годы. Так вот, в 2012 году в одном интервью о возвращении в Молодой театр вы назвали себя сторонником тезиса, что дважды в одну реку не входят. С какими ощущениями вы вернулись в театр? Что изменилось?

— Честно говоря, я не думал, что это будет «дважды в одну реку». Так получилось. Ощущения нормальные, потому что это такой прагматичный рабочий процесс, я не очень люблю сантименты по поводу профессиональной деятельности. Если говорить о переменах, то на самом деле не все изменилось. Если говорить о каких-то там административных помещениях театра, то да, кое-что изменилось, кое-что улучшилось. Но сцена основная — моя гордость, вместе с архитектором Сергеем Степановым мы разрабатывали проект ее реконструкции. Я всегда шутил, что, может, моих спектаклей никто не вспомнит, но будут помнить, что я сделал этот зал. Ничего подобного. Это тоже забыли. Спектакли еще помнят.

[see_also ids="645847"]

— Можете назвать хотя бы несколько позитивных хозяйственных перемен, которые вы заметили, то, чего не было при вашей первой каденции? Например, появился хороший буфет — место питания для работников театра — там, где раньше был склад хлама; сделан хороший ремонт уборных, которые раньше были в антисанитарном состоянии; театр отделил себе закрытый внутренний дворик и тому подобное.

— Это действительно стало лучше выглядеть, это свидетельствует о каких-то правильных шагах, которые были сделаны. Каждый руководитель должен улучшать ситуацию, а не ухудшать. Потому что если вспомнить, в какой театр я зашел в конце 1996 года, то напрашивается одно слово, которое характеризует его состояние, — сарай.

— Я не эйджистка, но по аналогии с законодательным возрастным ограничением для госслужащих в 65 лет (а это же государственный театр) вам чуть больше этого ограничения. Если взять национальные театры, их руководители — Евгений Нищук, Ростислав Держипильский, Кирилл Кашликов, Анатолий Соловьяненко…

— Бенюк.

— Богдан Бенюк — единственный, кто старше вас из театрального руководящего состава, но это не национальный театр. На каких условиях вы согласились работать в таком возрасте и как объективно оцениваете свои силы?

— Вы хотите меня уже на пенсию отправить (смеется). Что касается возрастного ограничения, то хочу вам сказать, что эта норма относительно госслужащих действительно действует. Однако такой нормы нет для руководителей художественных заведений. Хоть я не сторонник того, чтобы театрами или художественными заведениями управляли люди, которые достигли возраста аксакалов, понимаете? Я долго думал. То, что мой опыт руководителя уникален, это мой большой плюс, а вот что касается энергии, сил, упорства, то здесь у меня были вопросы к себе. Ну, как всегда, в таких ситуациях срабатывают какие-то другие механизмы внутри человека.

[see_also ids="631574"]

— Какие спектакли вы видели в Молодом театре при Андрее Билоусе? И посещали ли театр в это время вообще?

— Очень мало. Вначале посещал, не все премьеры, но был и на первой — на «Загадкових варіаціях». Потом видел «Різню». Позднее, конечно, пришел посмотреть на моих любимых Викторию Авдеенко и Настю Евтушенко в спектакле «Саша, винеси сміття». И что-то еще было, не вспомню… Но позже, к сожалению, произошел очень неэтичный конфликт, связанный с моим спектаклем «Дядя Ваня» в театре.

— А в чем заключался этот конфликт? Ваш спектакль сняли с репертуара?

— Нет, я запретил его эксплуатацию, используя свое авторское право. После того конфликта театр я больше не посещал.

— А как так получилось, что Билоус и Назаренко, его помощница и впоследствии режиссер, убрали из репертуара все свои спектакли? Вы старались решить этот вопрос в юридической плоскости?

— Нет, никто ничего не старался решать. Просто поставили перед фактом. Понимаете, здесь есть наш местный, скажем так, нонсенс — авторское право режиссера. Потому что больше нигде в Европе режиссер не имеет таких прав. И в свое время выдающиеся Питер Брук и Джорджо Стрелер старались это изменить через институции Европейского Союза для режиссеров, но им так и не удалось это юридически обосновать. У нас тоже есть такая практика. Правильно ли это? Думаю, нет. Хотя я сам режиссер и должен бы за это ратовать, но, думаю, проблема в том, что спектакль — это коллективная работа. Режиссер в этом процессе — ключевая фигура, но все равно это коллективная работа, и не может так быть, что один человек запрещает результат трудов целой группы людей. Очевидно, надо это прописывать в договорах.

— Предположим, что Билоус создаст свой театр или найдет какую-то площадку, и там появятся спектакли, которые были в репертуаре Молодого театра, и будут задействованы его актеры. Вот, например, в спектакле Билоуса «Кролик Гарві» на новой площадке появляется Алексей Вертинский. Театр как-то будет реагировать?

— Мы ничего не можем в юридическом смысле, юридических оснований для того, чтобы на это как-то реагировать, нет.

— Как вы сейчас планируете восстанавливать репутацию театра? Ведь она все же пострадала.

— Попробуем разделить эти вещи. Потому что художественная репутация театра — это одна история, как бы мы или я ни относились к художественной политике предыдущего руководителя. А вот частный скандал с руководителем театра — уже совсем другая. И это репутационная потеря все-таки пана Билоуса. Я бы хотел, чтобы мы постарались это понять. Очевидно, что театр должен реагировать на такие явления, которые существуют не только в нем. Не будем забывать, что это довольно табуированная тема, которая становится сейчас нетабуированной, — проблемы харасмента, унижения человеческого достоинства. Они, бесспорно, будут отражены в репертуарной политике театра. Это не означает, что это будет топ-тема, мы просто хотим быть больше открыты к общественной жизни, к процессам, которые происходят в ней, к людям, которые сюда приходят.

[see_also ids="647128"]

— Кроме наполнения репертуара, какие главнейшие проблемы сейчас у театра?

— Первая — это действительно репертуар, потому что минус 23 спектакля из репертуарной афиши. Кадровые проблемы — это второй вопрос, потому что некоторых позиций в театре просто не было. Например, завлита (заведующего литературной частью. — Ю. С. ), если говорить по-старому. Драматурга театра тоже не было. Сейчас пришла моя новая помощница Ирина Бойко и уже занимается именно проблемами репертуара, текстов и прочего.

— Кто, кроме завлита, усилит вашу команду?

— Уже работает новый главный администратор Марина Шейко и с 23 июля приходит директор-распорядитель Сергей Дорофеев (генеральный директор театра — художественный руководитель Сумского национального академического театра драмы и музыкальной комедии имени М. Щепкина. — Ю. С. ).

— В одном из интервью по поводу театральных реформ вы сказали: «Наш украинский нонсенс — это количество существующих ныне национальных театров». Через столько лет поддерживаете ли это мнение?

— Очень простой пример. Я все спрашивал: как Молодой театр может быть академическим? ! Это же театр, который заявляет о своей альтернативности. Он всегда славился поиском, новаторским подходом. Но уже практически все стали академическими. Неакадемических, может, один процент. Это полный нонсенс, и я продолжаю так считать. Также не может быть большого количества национальных театров, потому что мы ничего не знаем об этих театрах, об их достижениях, интеграции в европейское пространство. На каком основании им предоставляют этот статус? Если у государства или у муниципалитета есть заинтересованность поддержать эти театры, художников, давайте создадим систему категорийности театров, которая была еще при «советах», и будем регулировать зарплатные процессы с помощью категорий. Один театр — второй категории, другой — первой или высшей категории, и это должно влиять на зарплату. Такой системы у нас, к сожалению, нет, поэтому есть погоня за этими мифическими статусами.

— В Законе Украины «О театрах и театральном деле» указано, что национальный театр  — это театр, имеющий общегосударственное и международное признание. По финансовому обеспечению Молодой театр — точно не национальный. Вот, положа руку на сердце, он сейчас имеет право на этот статус?

— Да, надбавки нет, потому что это театр, который находится в юрисдикции КГГА. Финансирование должно решаться через город. Это сложный вопрос, мы будем думать, является ли это общенациональным признанием. Театр вел активную международную деятельность еще до предоставления статуса национального. Я в ту каденцию сделал много коллабораций с разными культурными институциями. Было множество зарубежных гастролей в то время, когда большинство театров Украины вообще еще не знали, как границу пересечь. В ситуации, когда в государстве нет адекватной системы категоризации заведений культуры, пусть будет национальный. Так уж сложилось. Ну, мы же не встанем и не скажем, дескать, заберите у нас статус национального. Или что нам сделать?

[see_also ids="636005"]

— На собрании коллектива перед окончанием сезона, насколько мне известно, вы назвали имя режиссера Андрея Мая, который будет ставить в Молодом. Однако у вас есть «штатный француз» Григор Мане, есть режиссер Тарас Криворученко, которые сейчас смогут включиться в работу и не ждать Мая или кого-то другого?

— Безусловно. Я скажу так, что на меня вышли многие молодые режиссеры: и Андрей Май написал мне с предложением, и Олег Липцин, и Валентин Козьменко-Делинде.

— В Молодом театре был опыт постановки, в свое время шокировавшей всех, кто ее видел. И ее именно Андрей Май ставил. Тогда одной из локаций действа выбрали доремонтные уборные театра, где стоял ужасный смрад. Сейчас Андрей тоже будет ставить какие-то спектакли-провокации или в планах нечто более взвешенное?

— Это был первый его проект, с которым он пришел в театр, — имерсивный спектакль, который шел на разных локациях театра. Это немецкий автор, и пьеса была посвящена проблеме буллинга в старших классах немецкой школы. Я не могу сказать, что спектакль был шокирующим. Думаю, чем активнее театр будет выходить за пределы сцены и коробки, тем интереснее будет всем.

— Кто еще проявил инициативу и хочет ставить, поддержать как-то театр, возможно, хочет вернуться?

— Ирма Витовская проявила инициативу по одному проекту. Сейчас еще рано говорить об этом. Это может быть где-то в 2027 году.

— Недавно вы поставили в Диком театре антрепризу — спектакль «Три швидкі та модні в цьому сезоні перукарки» по сценарию Максима Курочкина. Планируете переносить его на большую сцену Молодого театра. Не будет ли это слишком резко? С одной стороны, нужно заполнить репертуар, а с другой — там все «чужие» актеры, хоть они и популярные, и медийные, и талантливые, но из других театров. Может, сейчас, в межсезоннье, что-то поставить, или вы все же хотите свой спектакль? Или пусть он в Диком идет?

— Это не спектакль Дикого театра, я хочу подчеркнуть. Он шел на сцене №6. Надо понимать, что это проект социального направления, который был создан в рамках проекта «Семантичний щит» фондом «З країни в Україну». Это мои хорошие друзья, с которыми я давно сотрудничаю, и наконец они решили, что нужно сделать театральный спектакль. Поэтому на мое приглашение Максим Курочкин написал этот текст, и мы сделали этот проект. Я не вижу никаких проблем, потому что, например, в имеющейся труппе Молодого театра все равно было очень много приглашенных актеров, так называемых разовиков, как мы говорим на профессиональном жаргоне. У нас таких — больше двадцати человек в труппе, и я не могу сказать, что это норма. Зависит от того, как мы посмотрим на принципы формирования труппы, как это лучше сделать. На сегодняшний день, по техническим причинам, в частности, нет времени и возможности делать другой состав, потому что это по сути будет новый спектакль. А так мы получим готовый продукт, где много звездных имен. Я надеюсь, что он вызовет некоторый резонанс и станет программным спектаклем, который задаст четкий вектор на будущее.

— Честно говоря, я опасаюсь увидеть этот спектакль в репертуаре театра, потому что там очень стереотипное мышление: все жители Донбасса немного примитивны, а остальные — либо герои, либо объекты для восхваления. Не боитесь, как вы сказали, резонанса непринятия такой стереотипности?

— Ну, послушайте, на самом деле я не совсем могу с вами согласиться. Проект создан как ответ украинской контрпропаганды на российские нарративы, и это очень четко прослеживается в тексте. Максим Курочкин — слишком сложный интеллектуальный драматург, чтобы отнести его к категории тех, кто примитивно мыслит. Мне кажется, что там скрыто немного больше, чем то, что вы отмечаете. Есть некоторые маски-персонажи, которые проживают на Донбассе, это нормально — фарсовая структура спектакля, определенная сатира. И если взглянуть на наших героев, то у них тоже все далеко не так просто и не так гладко. Там нет идеализации, и это очень важно.

— На собрании труппы вы сказали, что в следующем сезоне сами ничего не будете ставить. Это потому, что очень много организационных и других вопросов, или потому, что нет желания, потому что вы не знаете до конца коллектив, в частности молодых актеров, и их возможности?

— Есть такой нюанс. Но что-то я уже посмотрел, кого-то хоть как-то знаю. Причина, наверное, не в этом, а в большей степени в том, что мне нужна пауза, чтобы сейчас разобраться со всеми административными и организационными проблемами. Это моя ответственность. Нет больше никого, кто за это отвечает в театре.

[see_also ids="545932"]

— Сколько времени вы себе на это выделяете? И когда мы уже увидим первый спектакль в Молодом театре, поставленный вами? Знаю, у вас есть большая подборка шекспироведческой литературы. Что, скорее всего, первым вытянете из вашего режиссерского портфеля и когда?

— Я не знаю, я, правда, не знаю. Хотел бы знать, когда… Ну смотрите, приближается такое приятное событие — юбилей Алексея Вертинского (2 января 2026 года актеру исполнится 70 лет. — Ю. С. ). Буквально вчера он здесь сидел, мы разговаривали об этом, и я ему сказал: готовься, избежать не удастся, придется найти в себе силы и желание сыграть что-то важное и интересное. Я хотел бы, чтобы это был «Скупой» Мольера. И я бы охотно и с радостью, учитывая наш колоссальный бэкграунд совместной работы в театре, сделал этот спектакль, но, оценивая реалии, знаю точно, что не смогу.

— Вертинский сейчас в Молодом театре разовик. И вообще очень много звезд при Билоусе ушли из театра. Кого, кроме Валерии Ходос и Марка Дробота, еще вернете? Вот, например всенародная любимица Тамара Яценко играет в антрепризах. Ну, почему бы ей здесь не поставить спектакль? Она собирает «Жовтневий палац»! Кого еще вернете?

— Разве я вам сказал, что верну Ходос и Дробота? (Смеется). Не нужно им возвращаться в штат. Ни Вертинскому, никому не нужно. Здесь в ближайшей перспективе, думаю, появятся Ирма Витовская, Римма Зюбина и Наталия Васько. Я этого не исключаю. Но им уже в их статусе надо приходить на проекты в качестве приглашенных звезд (и они это прекрасно осознают и именно этого хотят), а не войти в труппу, сидеть там, как гриб, и ждать, пока что-то с неба упадет.

— Учитывая то, что молодежь фактически попадала в театр целыми курсами Андрея Билоуса, в наших кулуарных театральных кругах высказывали мнение, что Молодой театр стал национальным студенческим театром. По моему зрительскому мнению, среди этой молодежи есть актеры, похожие друг на друга внешне и манерой игры, как клоны. Так, что один спектакль можно поставить в пяти составах, и не будет видно разницы. Как с этим бороться руководителю, чтобы не сломать человеку судьбу?

— Я разделяю ваше ощущение. У меня тоже оно есть — иногда кажется, что типажи и способы сценического существования очень похожи. Ну, ничего, все это тоже надо регулировать с помощью переформатирования труппы — нормальным способом, а не каким-то там радикально-революционным. Это эволюционные процессы: новый репертуар, режиссеры, которые будут ставить, проведут селекцию, хотят они этого или нет. И будет видно, кто выходит на первые позиции, кто театру крайне необходим, кто меньше нужен, а кто — совсем нет.

[see_also ids="643067"]

— Как вы относитесь к тому, что Молодой театр объявил себя наследником Леся Курбаса и очень активно начал раскручивать историю с возрастом театра? Будете продолжать тезис, что Лесь Курбас — основатель Молодого театра?

— Ой, это очень непопулярная тема: я тогда высказался, написал пост об этом, и хотя старался быть максимально корректным, все равно это обидело многих людей в театре. Будто я не хочу, чтобы Молодой театр стал национальным. Это выглядело как претензия ко мне. Это немного странно, потому что я не против каких-либо наград, пусть всем будет хорошо. И я повторяю старый тезис: «Десять лет прослужил, в пьянстве и пороке не замечен — дайте заслуженного артиста. Прослужил двадцать лет — дайте народного артиста». Вот мы придумали сто лет этому театру, и он будет национальным. Послушайте, нынешний Молодой театр, кроме помещения, в котором был Молодой театр Леся Курбаса, ничем не связан с его наследием. Ну, просто ничем. Столетие Молодого театра — это абсолютная фальсификация. Оно уже есть так, и не нужно это трогать. Это проблема и тех людей, кто это давал, кто продвигал. Осознавали ли они, что происходит? Мы не можем жить в стране и стараться победить этого ужасного врага, пользуясь методами, которыми живет Российская Федерация, — ложью, обманом и фальсификацией.

— Чем планируете открывать новый сезон?

— Шестого сентября планируем спектакль «Зілля».

[see_also ids="623979"]

— Очень хорошая постановка режиссера Александры Меркуловой, которая, насколько мне известно, не поддержала «группу 46», выступавшую за увольнение Андрея Билоуса. Александра продолжит ставить, может ли быть другое развитие событий?

— Нет, нет, Саша продолжит ставить. От нее уже есть предложение по поводу новых возможных спектаклей. Сейчас я их рассматриваю.

— Какие задачи вы ставите себе на вторую каденцию? Тринадцать лет назад вас спрашивали о подобном в другом национальном театре, и вы сказали: «Чтобы меньше было неприятных вещей и больше следовать Станиславскому». Тогда это «следование» было популярным. Каковы ориентиры сейчас?

— Я хочу, чтобы в театре появилась здоровая, нормальная творческая атмосфера. Потому что, как по мне, кроме известного скандала с Билоусом, в труппе есть еще проблема взаимоотношений между старшим и молодым поколением.

Этого не должно быть. Нужно, чтобы младшие уважали старших, старшие перестали быть слишком критичными по отношению к молодым и все работали вместе над тем, что нужно сейчас делать. Одна из главных задач — наладить эти процессы, объединить коллектив.

Театр должен быть открытым, построить качественную коммуникацию с экспертной средой, стать участником художественных проектов, в частности зарубежных. Я больше всего хочу, чтобы это был нормальный и успешный театр.