«— Я начну с того, что буду её сразузлить. — Ты хочешь сказать «злить»? — переспросил Малыш.

Такие глупые придирки Карлсон не мог стерпеть.

— Если бы я хотел сказать «злить», я так бы и сказал. «Сразузлить», — значит делать то же самое, но только гораздо страшнее.

Астрид Линдгрен, «Карлсон, который живет на крыше, опять прилетел»

Вопрос «Как прошла ваша ночь? » давно перешел из разряда игривых в разряд раздражающих, минуя стадию светской вежливости. Что здесь говорить? Пожалуешься, а тебе в ответ вывалят собственную историю, еще хуже. И ты так себе: кто за язык тянул, чтобы обесценить собственные хлопоты и переживания?

Остается от этого чувство горечи, раздражения, даже «сразузления», если цитировать Карлсона (нормального, не Такера).

Почему мы раздражаемся больше в тех же обстоятельствах? Дело не в том, что реальность какая-то такая особенно злая и ненавидит исключительно нас, грешных.

Реальности было бы глубоко начхать на всю биосферу в планетарном масштабе (включая нас), если бы у нее было чем чихать. А так это просто три закона термодинамики, набор других известных законов, ну и еще куча неизвестных. Но от этого не менее безжалостных.

Та часть мозга, которая отвечает за метафорическое мышление, категорически не согласна с таким положением дел. Правое полушарие помогает сохранять смысл там, где он не может быть буквальным. Травматический опыт, который мы все переживаем, плохо вербализуется, а метафора дает обходной путь к смыслу, то есть помогает держать кукуху в гнездышке.

С другой стороны, нас призывают изо всех сил развивать «левополушарное» критическое мышление. Теоретически это должно было бы работать антидотом от пропаганды москалей, потому что левое полушарие «распознает» языковую форму. Но «ждуну» оно в принципе не нужно, а нормальные люди и так москалям никогда не верили. К тому же рациональный взгляд на вещи скучный, стариковский, безбожный и зрадофильский.

[see_also ids="666640"]

Крайности первого варианта — шизоидный тип рефлексий, углубление ощущения одиночества, дереализация. Туда сбегают в поисках укрытия, но потом теряются в лабиринте. Здесь уже каждый сам себе Минотавр.

Во втором случае — это параноидальный тип. Конспирология, антивакцинаторство и далее по списку. Желание оказаться в безопасном пространстве, специально выделенном для специальных людей, ибо вне его — хаос и беспорядок. И вот ты уже в своей песочнице с лопаткой и ведерком, среди избранных.

Иногда крайности сходятся. Тогда есть большой шанс стать звездой YouTubе. Потому что спрос на городских сумасшедших в народных массах никогда не уменьшался.

Это варианты психологического выживания, когда личность пытается адаптироваться ценой радикальной трансформации, вплоть до утраты прежней личности. Характер людей может меняться до неузнаваемости, для окружения это шокирующий процесс, но индивидуальная адаптация и выживание совсем не обязательно связаны с моралью и этикой.

Групповые процессы несколько иные. Стадии выживания после травмы или кризиса обычно имеют такую последовательность:

Шок.

Реакция/мобилизация.

Адаптация.

Интеграция/восстановление.

Нам известны и классические стадии переживания потери (по Кюблер-Росс; есть и другие модели — Герман, Бонно, дуальная модель горевания, но эта — «самая попсовая»):

Отрицание.

Гнев.

Торг.

Депрессия.

Принятие.

Попытаемся их соотнести и посмотреть, где мы сейчас.

На первом этапе психика «глушит» реальность, чтобы не перегружаться. Дальше появляется энергия действовать, искать выход, контролировать ситуацию. На третьем этапе приходит осознание потери, истощение, тоска, потому что энергия и деньги заканчиваются, а перспективы улучшения неочевидны.

Мы находимся приблизительно здесь.

Чтобы выгрести отсюда на этап интеграции и принятия, когда травматический опыт встраивается в жизнь, появляется новый смысл, нужно помнить несколько вещей.

Любые модели — это не инструкции, не этапы «по порядку», а карты возможных реакций. Люди могут застревать, возвращаться, стадии могут накладываться или выпадать полностью. Ситуация, в которой мы живем, — не эпизод, а пролонгированный стресс, новая реальность. Кто-то ее в конце концов принимает и адаптируется, кто-то отрицает.

А модели просто дают нам язык для описания этого разного внутреннего опыта, систему условных координат для нормализации состояния. Для отказа от внутренней мантры «со мной что-то не так».

[see_also ids="665802"]

Так что же значит «мы находимся приблизительно здесь»?

То, что мы смешиваем понятие адаптации и выживания. Это не когнитивное искажение, не манипуляции политиков или искусство безобразных заголовков в медиа. На все еще большой территории Украины очень разные истории беды и переживания этих бед. Мерить их по какой-то одной шкале аморально — свое горе всегда самое горькое, из чего бы оно ни складывалось.

Выживание — это уменьшение вреда и «не умереть сейчас»; адаптация — «научиться жить дальше в новых условиях», расширять возможности.

Почему это важно различать (особенно сейчас):

чтобы не требовать от себя «нормальной жизни», когда еще выживание;

чтобы не романтизировать истощение;

чтобы вовремя заметить момент перехода от выживания к адаптации и наоборот, потому что это разные ресурсы.

Адаптация не начинается автоматически. Она возможна только тогда, когда базовая безопасность восстановлена, есть минимальный контроль над ситуацией и организм выходит из состояния постоянной тревоги. Поскольку человек может годами жить в режиме выживания, называя это «адаптацией».

В выживании, как в режиме острой угрозы, единственная цель — сохранить жизнь. Горизонт времени существует только «здесь и сейчас», единственный вопрос: «Как продержаться? ». Внимание сужается, мышление инструментальное, резкое, эмоции приглушенные или взрывные. В поведении доминируют жесткие решения, минимум рефлексии, мораль «ставится на паузу». Это все эффективно, но временно и очень энергозатратно. Как минимум вы устанете от собственного страха, и организм скажет: «Хватит! ».

Поэтому, когда вы действуете в режиме выживания, потому что вам так сказали или вы так решили, а на самом деле это обстоятельства, нуждающиеся в адаптации, — вы проиграете. Выживание — это о стойкости, а адаптация — о гибкости. Вы можете создать у себя в помещении пункт несокрушимости, а можете пойти к кафе, где есть свет, тепло и Интернет. Конечно, вы найдете десяток очень весомых причин, почему не можете приспособиться к обстоятельствам, хотя четвертый год войны сталкиваетесь с тем же.

[see_also ids="660911"]

Большинство людей адаптируется успешно, но их голоса меньше слышны, потому что у них нет потребности кричать о своей ситуативной беспомощности. У них есть кооперация с такими же и нет экзистенциального одиночества, порождающего раздраженность на всех более успешных.

Цель адаптации — функционировать и развиваться, спрашивать себя: «Как здесь жить? », формировать новые навыки, восстанавливать эмоциональные связи. Создать новые ритуалы и последовательности поведения.

Какие выводы? С написанными текстами проблема в том, что в конце непременно должно быть некое пафосное морализаторство. Чем дальше оно от реальности, тем приятнее читать.

Морализаторство, то есть публичная оценка действий или бездеятельности совершенно посторонних людей, обычно является проявлением скрытого раздражения. Чем больше громкости и пафоса, тем больше вероятность, что причиной является раздражение. Морализаторство нужно, чтобы повысить самооценку, не прилагая усилий для самостоятельного вылезания из «помиральной ямы» социальных сетей.

Объекты морализаторства тоже в долгу не остаются. В результате тотальной борьбы за справедливость все злятся на всех за собственную несостоятельность.

Такое «сразузление» тормозит адаптационные механизмы. Оно вроде бы самооценку повышает, но это как бензин с антидетонационными присадками — едет быстрее, но ресурс двигателя значительно уменьшается.

Может ли это перерасти в открытые конфликты, как мечтает враг? Мало шансов по двум причинам.

Первая. Для конфликта нужна дополнительная энергия, а ее все тратят достаточно экономно. Обижаться еще можно, а ссориться, да еще и физически, — пустая трата сил.

Вторая. Люди, декларирующие свою низкую адаптивность как трагедию выживания, — это лишь часть жителей крупных городов, а их (жителей таких городов) приблизительно 20%.

Там уровень доходов и представлений о комфорте всегда был выше, чем где-либо в Украине. Теперь то, что раньше было признаком статусности, превратилось для них в свою противоположность.

Так что общеукраинская ситуация и ее перспективы свидетельствуют о немалом запасе психологической гибкости и здравого смысла. А здравый смысл — это осмысленность собственных действий.

Здравый смысл говорит нам, что ночи становятся короче, а дни длиннее. Повторяйте, если вас беспокоит тьма.

[votes id="3296"]