В минувший праздник четко противостояли друг другу две идеи. Естественно, все признавали значение великой победы над нацизмом, но при этом одни говорили: "Никогда больше! ", а другие – "Можем повторить! ". На самом деле повторить, конечно, они ничего не могут. Их бравада сродни детской игре в войнушку. Все мальчики через это проходили, но большинство повзрослело, а некоторые – нет, пишет на Обозревателе российский экономист Дмитрий Травин.
Другое дело, что в праздничных спорах нашла отражение та большая дискуссия, которая и впрямь во многом определяет будущее России, но не всегда четко осознается даже самими полемистами. Это спор об особом пути страны. Спор о русской идее. Спор о том, можем ли мы повторить главное: модернизацию тех западных стран, успех которых так раздражает любителей войнушки.
Национальность Господа Два месяца назад Владимир Путин рассказал нам о появлении новой ракеты "Сармат", но с названием ее он, конечно, сильно промахнулся. Сарматами (или, точнее их дальними потомками) считали себя на заре Нового времени польские шляхтичи, жестко отделявшие дворянство от простого народа. Выработанная в шляхетской среде теория "сарматизма" представляла собой одну из первых европейских версий "особого пути" или, может, вернее в данном случае сказать "особого призвания" народа. Великой польской идеи. "Сарматы" стояли на страже восточных границ христианского мира (естественно, католического, поскольку православный мир был для них неправильным), спасая его от восточных варваров – татар и турок. Да, в общем-то и от русских, поскольку, находясь под пятом Орды, мы не сильно от татар отличались с точки зрения западных народов.
Самое любопытное здесь то, что теория героического "сарматизма" возникла в эпоху, когда польское государство находилось в глубоком кризисе, терпело поражения от шведов (так называемый "Потоп"), теряла украинские земли, да и в войнах с Московией сдавало свои позиции. Представление об особом героическом пути стало для поляков своеобразной компенсацией за фрустрацию, испытываемую в связи с многочисленными унижениями на фронтах.
Похожим образом обстояло дело и в Португалии. Недавно еще великая империя, покорявшая заморские земли и обустраивавшая разнообразные колонии, попала вдруг в зависимость от сильной соседки – Испании. На какое-то время Португалия превратилась в один из обычных регионов пиренейского полуострова, находившихся под испанской короной. И сразу же в ответ на унижение появились представления об особом пути. О том, что Господь специально сходил на землю, чтоб обсудить образование португальского государства с военным лидером Афонсу Энрикишем. Как же после этого можно быть под Испанией? Ведь это замысел Господа нарушает.
У англичан в XVII веке были похожие мысли. Мало того, что страна оказалась в хаосе гражданской войны, так еще добавились унизительные поражения от шотландцев. И вот возникает вдруг представление, что англичане – это особый избранный Богом народ. У него, как в древности у Израиля, заключен специальный договор с Господом, который, как ранее отмечал один епископ, - является по национальности англичанином. Только выдающаяся религиозность англичан может спасти мир.
Демократия не для немцев Не существует никакого особого пути у отдельных народов. Не существует никакого особого призвания нации. Не существует польской, английской или португальской идеи. Но существует проблема фрустрации, связанной с трудными испытаниями. И способом преодолеть ее является стремление возвеличить себя. Объяснить самому себе, что мы не хуже других народов, как может показаться из-за поражений, хаоса, нищеты и потери имперских амбиций. Наоборот, мы – лучше.
Россия стала искать особый путь вслед за Германией. Для Пруссии тяжелейшим испытанием стало поражение от Наполеона. Сильное государство Фридриха II превратилось вдруг в жалкую развалину. И вот постепенно начинают формироваться представления, будто великая германская Культура принципиально отличается от унылой западной Цивилизации, утвердившейся у англичан и французов. Немцы не приемлют демократии, обожают монарха, сплачиваются вокруг него, честно трудятся и не развлекаются такими французскими глупостями как революции. "Демократия в западном смысле и вкусе нам чужда". Это не Владислав Сурков заявил. Это написано в годы Первой мировой войны Томасом Манном, которого в пристрастии к суверенной демократии не заподозришь.
Русские идеи особого пути зарождались в славянофильской среде во времена николаевского застоя. А особого расцвета достигли после поражения в Крымской войне, показавшего, что Россия – не только "страна рабов, страна господ", но еще и колосс на глиняных ногах. С тех пор сотни мыслителей пытались найти для нашей страны идею особого пути, отдав дань и панславизму, и евразийству, и византизму. Причем даже коммунизм в нашем исполнении больше смахивал на теорию особого пути, чем на реализацию идей марксистского интернационализма. И поныне масса людей тешит себя мыслью, будто у России есть призвание спасти мир от страшной американской экспансии "Сарматами", "Булавами", "Искандерами"...
Подростковые проблемы России Многие народы искали особый путь, а потому в стремлении наших "подростков" нет ничего особенного. Не надо этого бояться. Само стремление найти особый путь подчеркивает обыденность происходящего с нами. Поиск народом особого пути – это примерно, как поиск индивидуальности человеком в переходном возрасте Настоящая проблема возникает дальше. Россия неизбежно должна повзрослеть и перейти в возраст, когда принято не мучаться переходными проблемами, не вступать в драки с другими подростками по каждому поводу, а упорно работать, думать о нормальном развитии, о детях и их будущем, об обустройстве своего дома. Выход из переходного возраста в истории может происходить по-разному: с большими или с меньшими проблемами для "подростка". И сейчас Россия должна выбрать, пойдем ли мы вперед через саморазрушение, или через аккуратное встраивание в "мир взрослых", существующий по соседству.
К сожалению, крупные имперские страны Европы демонстрировали в прошлом первый вариант перехода к взрослому состоянию. Германия спровоцировала Вторую мировую войну. Италия к ней примкнула. Подобным же образом вела себя Япония. Для немцев с японцами подобный авантюризм завершился страшной катастрофой. Германия фактически была полностью уничтожена бомбардировками, не оставившими целым ни одного крупного города, а Япония, хотя пострадала меньше, перенесла два ядерных удара – по Хиросиме и Нагасаки.
Итальянцы тоже были побеждены, но меньше сопротивлялись и сохранили, по крайней мере, свою страну. Похожая судьба постигла Францию. Наполеоновская агрессия стала катастрофой для целого поколения французов, уничтоженного непрерывными войнами. Но переход подросткового общества во взрослое состояние произошел даже не после битвы при Ватерлоо, а значительно позже в 1870-х гг. после поражения от немцев и падения империи Наполеона III, очень напоминавшей по ряду параметров нынешнюю путинскую державу Другой вариант взросления продемонстрировали европейские страны, выходившие из подросткового возраста после Второй мировой войны. Такие некогда мощные империи, как Испания и Португалия, к 1970-м гг. уже ни на какие великие злодейства не претендовали. Они медленно реформировались, усовершенствовали рыночное хозяйство, ввели демократические институты и присоединились к Евросоюзу.
Польша, с которой мы начинали рассказ, тоже перестала вспоминать о тех временах, когда простиралась от Черного моря до Балтики на гигантских восточноевропейских пространствах. Задолго до того момента, как "старший брат" ослабил вожжи, польское общество стало ощущать себя европейским, и в итоге после 1989 г. смогло мягко войти в европейский дом. Примерно так же поступили все страны Центральной и Восточной Европы, кроме Сербии, для которой взросление тоже закончилось печально, хотя и не столь трагично, как для крупных имперских государств.
Какой путь выберет Россия?
На первый взгляд, представляется, будто мы семимильными шагами движемся к национальной катастрофе. Во-первых, Россия – большая страна имперского типа, всегда считавшая себя не хуже Германии или Франции, а потому логично вроде бы думать, что мы должны наступить на грабли, как немцы или французы. Во-вторых, если взглянуть на жесткую риторику наших "вождей" и на энтузиазм, с которым их поддерживают массы, твердящие "Можем повторить! ", то кажется, что грабли уже "в работе". Но существуют и другие факты. Они не столь заметны, однако на самом деле важнее той демагогии, которую нам демонстрируют с телеэкрана.
Во-первых, есть очень серьезные основания считать, что путинский режим лишь манипулирует массами, совершенно не стремясь доводить конфликт с Западом до стадии горячей войны. Путинской элите очень хорошо ныне живется. Эти люди не находятся в состоянии фрустрации в отличие от большинства искателей национальных идей прошлого. Российская элита богата и самодовольна. Надо быть совершенно безумными людьми, чтобы проделать путь от миллиардных состояний и роскошных вилл до камеры какого-нибудь международного трибунала.
Во-вторых, народные массы общества потребления только кричать на трибунах горазды, но не воевать лично. Число по-настоящему боеспособных частей в России по-прежнему невелико, а число фанатично настроенных людей совсем ничтожно. Их достаточно для победы над Грузией или Украиной, но не для большой войны с хорошо вооруженным противником. И путинская элита прекрасно понимает, насколько слаба армия в сравнении с наполеоновской или гитлеровской.
В-третьих, к большим трагическим войнам народы подталкивали серьезные внутренние противоречия эпохи модернизации, когда элита пыталась сплотить массы и направить их агрессивность на внешнего врага. Но сегодня при всех серьезных проблемах России столь острых противоречий все же нет: ни классовых, ни межэтнических, ни межконфессиональных.
В общем, не стоит паниковать, принимая психологические подростковые проблемы страны за признаки ее смертельной болезни. Ведь самая большая опасность для России сегодня – поддаться страху, распространяемому с высоких трибун.