«Бабы Бабеля» - так называется новая постановка Одесского кукольного театра. Для инсценировки режиссер Евгений Корняг выбрал три рассказа Исаака Бабеля, «Король», «Отец» и «Иисусов грех».

«Иисусов грех»  был когда-то поставлен  выпускником ВГИКа,   Эктором Сьерра Рамиресом, молодым режиссером из Колумбии,   по сценарию украинского драматурга  Г. Колтунова.   По вопросу владения фильмом разодрались между собой «Мосфильм» и «Одесская киностудия», в результате чего копия фильма  была увезена в Колумбию, и в Украине не осталось ни копии, ни даже сценария.   Фильм  получил в Латинской Америке несколько весомых наград. Это была до сих пор единственная проба  постановки рассказа, и вот сейчас он ожил на одесской кукольной сцене.  

Назвать сцену кукольной будет не совсем точно. На сцене действуют обычные живые актеры с кукольными головами в руках разного калибра и разной эстетической направленности.   Иногда говорят за куклу прямой речью, иногда авторскими, Бабелевскими ремарками.  

Первый рассказ «Король», строго говоря,   вообще не о какой либо бабе. Это один из рассказов о Бене Крике, а героиня, там действующая, одна – его сестра Двойра, 40 лет, перезревшая, изуродованная болезнью, но отчаянно  желающая получить свой кусок бабьего счастья. Ей в рассказе уделено так  мало внимания, что считать героиней рассказа Двойру никак нельзя, хотя главное событие рассказа – свадьба Двойры.  

На сцене режиссер воспроизвел шумную многоликую атмосферу еврейской богатой свадьбы, квинтэссенцию жизни знаменитой одесской Молдаванки. Все кипит, стучит, орет и носится туда-сюда.   Бурлит человеческий котел страстей, надежд, предательства, хитрости и мести.   И есть там одна типичная Бабелевская фраза, которая, по сути, является стержнем, гвоздем рассказа, на первый взгляд, незаметным.   «Жених, онемевший от тоски…»  И все. Четыре коротких слова, в которых заключена жуткая человеческая трагедия будущей поломанной жизни, купленной  Беней Криком для своей сестры на деньги богатого родственника. Потом жениха будет подталкивать к спальне, изнывающая от неизведанной еще страсти Двойра.   И все, что ждет их супружескую пару нам понятно, и все это рассказано Бабелем,   гением лаконичной фразы, в четырех словах, одно из которых коротенький предлог «от».  

Вот только место этой ключевой фразы в спектакле и в рассказе  отличается. В рассказе фраза возникает намного раньше, потому что читатель бежит по странице глазами намного скорее, чем видит то же самое на сцене – там время уходит на передвижение актеров, на проговаривание, на жесты и т. д.   Особенно в первой части, где изображается собственно свадьба.   А потому самая пронзительная фраза сдвинулась  к концу, потеряв свое законное место в архитектонике рассказа.

 Излюбленный женский персонаж  Бабеля  большущие, полнотелые  женщины, изнывающие от неудовлетворенной страсти, которая не только мучит их, но и приводит, зачастую ко многим печалям,   неотъемлемая от плоти, и она есть сама жизнь, созданная Богом именно такой,   плотской. Грешной.  И в том, что Бог создал человека грешным, писатель обвиняет его самого, оправдывая человечий грех. Этих женщин автор описал не только в Одесских рассказах. Таких  женщин   он выводит  в рассказе «У батьки нашего Махно», в рассказе  «Сказка  про бабу»,   да и других тоже.   Поэтому для инсценировки «Бабы  Бабеля» было из чего выбрать. Но режиссер остановился на «Короле», вероятно для того, чтобы отдать дань Одессе.

Жаль, что в сцене, когда мальчишка сообщает Бене о готовящейся облаве, несколько голосов произнесли хрестоматийную, известную всем  фразу: «Папаша,   ешьте и пейте, и пусть вас не волнует этих глупостев»,   как «... пусть вас не волнуют эти глупости», отжав из нее одесский сок.

 В «Короле» режиссер вывел на сцену самое большое количество персонажей одновременно, создавая хаос, который должен был, вероятно, показать нам тот кипучий, «вспученный» - языком Бабеля,   человечий  мир, которым являлось одесское еврейское предместье в начале прошлого века. Однако  мне кажется, что стилистике Бабеля свойственна большая тишина и углубленность. Острие Бабелевской  прозы направлено вглубь и вниз. Острие Корняговской постановки – вверх и вширь.  

Читая Бабеля, мы спокойно и трезво вглядываемся в нутро человеческого Бытия.

Глядя Корняга, наблюдаем внешнюю сторону пестрой ярмарки проходящей перед нами жизни.    

Очень часто у Бабеля вообще отсутствует сюжет как таковой, а есть пристальное, медленное  всматривание в жестокую правду жизни, ее грязь, отчаяние и боль. Крохотные зарисовки трагичны, описанные самым удивительным в русскоязычной литературе  языком, которому, наверное,   нет  равных.   «Любка проснулась,   открыла глаза и закрыла их снова. Она увидела сына и луну, ломившуюся к ней в окно. Луна прыгала в черных тучах, как заблудившийся  теленок».   Или  вот: «В тот час солнце не дошло еще до Ближних Мельниц. Оно лилось в тучи, как кровь из распоротого кабана».  

Этот Бабелевский язык, его невероятная ёмкость и образность, отточенная метафоричность – самостоятельный  герой  его прозы,   герой, присутствующий во всех абсолютно произведениях, наравне с ужасающей правдивостью, жестокостью глубины человеческой души, в которую заглядывает писатель и заставляет нас увидеть ее дно. И заглядывание  туда,   вниз, в приближенную к нашим глазам действительность, не терпит шума и суеты, выстроенных на сцене, требует сосредоточенности и раздумий. Осмысления, почему жизнь человеческая построена так, а не иначе.

«Земля пахла сырыми недрами, могилой, цветами...   Побелевшие провода гудели над головой, дворняжка бежала впереди, в переулке сбоку молодой мужик в жилете разбивал раму в доме Харитона Эфрусси. Он разбивал ее деревянным молотом, замахивался всем телом и, вздыхая, улыбался на все стороны доброй улыбкой опьянения, пота и душевной силы. Вся улица была наполнена хрустом, треском, пением разлетавшегося дерева. Мужик бил только затем, чтобы перегибаться, запотевать и кричать необыкновенные слова на неведомом, нерусском языке. Он кричал их и пел, раздирал изнутри голубые глаза, пока на улице не показался крестный ход, шедший от думы. Старики с крашеными бородами несли в руках портретрасчесанного царя, хоругви с гробовыми угодниками метались над крестнымходом, воспламененные старухи летели вперед»  -  описание еврейского погрома. Тихо и спокойно, а оттого еще более страшно.  

 «Воспламененные старухи летели вперед» - опять четыре слова, а сколько в этой фразе  жгучего смысла!

Вернемся на сцену. Очень хорошая находка – огромная  Бася,   дочь Фроима Грача, показана не одной куклой, а большущими частями розовой плоти, голова отдельно, каждая рука и нога отдельно, раскинувшимися по всей сцене,   и каждую эту часть обыгрывает другой актер.  

Много таких постановочных находок в третьей части постановки. «Иисусов грех» - говорящий внутри, в сиянии ящика, словно в телевизоре, Иисус, кукла, в человеческий рост, изображающая Арину, которую перебрасывают из рук в руки гуляющие мужики,   «словно с цепи сорвались».

Из трех новелл – эта самая глубокая.   Самая философичная, и хорошо, что именно в ней Евгений Корняг приблизился к Бабелю наиболее близко.

 

Закончим словами великого писателя, которыми он  сам обозначил свое творческое кредо: «Тогда я заговорил о стиле, об армии слов, об армии, в которой движутся все роды оружия. Никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя».

Его рассказы, язык,   армия слов - железо, входящее в сердца.

Печатает шаг по одесской сцене армия слов, вооруженная всеми видами оружия...

10 ноября 2018 года.