Вчера в Польше впервые на государственном уровне отметили Национальный день памяти жертв Волынской резни 1943 – 1944 гг. Во время этой трагедии отряды ОУН-УПА убили десятки тысяч поляков-осадников, осваивавших в 1930-е Восточные Кресы — Западную Украину и Западную Белоруссию. Напомню, год назад польский Сейм признал те события геноцидом польского народа. Что стало ответом на появление в Киеве проспекта Степана Бандеры, который, можно сказать, развеял последние сомнения в том, в какую сторону движется страна.
То, что в результате двух Майданов к власти на Украине обязательно придут националисты, было видно невооруженным глазом. Но почему-то только из России. Ни живущие в нэньке русские, ни поляки, ни даже наши либерально настроенные сограждане не замечали, что наиболее целеустремленные и боеспособные группы мятежников — это необандеровцы. Именно они с первых дней обретения независимости определяли политический вектор развития незалэжной державы — поначалу осторожно, но все больше и больше входя во вкус.
Польша, которая считала себя главным адвокатом Украины в Европе, наконец, поняла, что ее усилия по возвращению под свой протекторат Восточных Кресов (а скорее всего, в ее планы входила вся территория бывшей УССР), оказались напрасны. Здесь тоже недооценили пассионарность галичан, всегда стремившихся к избавлению от "ляхов, жидов и москалей", и почему-то решили, что ненависть небандеровцев закончится на общем враге — России и не будет иметь продолжения. Однако автономная идеология Галичины, не имевшей с остальной Украиной ничего общего почти восемь веков до 1939 года, не предполагает полумер и неотделима от героизации ОУН-УПА.
Видимо, осознав это, министр иностранных дел Польши Витольд Ващиковский недавно сделал категоричное заявление, адресованное украинским властям: "Наше послание очень четкое: с Бандерой в Европу вы не войдете". Он лишь сформулировал общее мнение. Польша из адвоката Украины превратилась в прокурора.
То, что в Варшаве считали стремлением к избавлению от многовекового рабства в российских цепях и воссоединением с родиной "исконно польских земель", оказалось реинкарнацией фашистского режима, от которого сама Польша пострадала во время Второй мировой войны. Галиция сто лет искала точку опоры и мечтала воссоединиться совсем с другой родиной — Австро-Венгрией, чьим осколком она ментально оставалась десятки лет после исчезновения империи в 1918 году, Воссоединяться, понятное дело, было не с кем, но и жить под Польшей или под Россией ей никогда не хотелось.
Но пришлось. Что породило ненависть к обоим народам, вылившуюся в геноцид православных во время войны и поляков в Волынскую резню. Холокост, который галичане устроили во Львове, Киеве и других городах — это тоже "очищение" нации. Адольф Гитлер, тоже родившийся в Австро-Венгрии, был для них земляком, его поход на СССР воспринимался как восстановление исторической справедливости и долгожданное избавление от ига — сначала польского, потом русского.
Идея незалэжности появилась только лишь потому, что прежней империи, подданными которой были не такие уж далекие предки современных западенцев, канула в лету, Правда, основная масса населения нэньки довольно аморфна, никогда не страдала фантомными болями об утраченной родине и никогда не желала далеко отдаляться от России, с которой ее связывали не только экономические, но и родственные узы. Все опросы до Евромайдана показывали, что большинство граждан не стремится ни в ЕС, ни в НАТО. Но многое изменилось в 2014 году после воссоединения Крыма с Россией и мятежа в Новороссии — в регионах, не желавших признавать итоги госпереворота и оказаться под пятой националистов.
Необандеровцы не только жестоко подавили почти все региональные майданы, им удалось поселить в головах русских, живущих на Украине, собственную трактовку истории, подменить процесс воссоединения наших общих территорий российской агрессией.
В некотором смысле Польше легче, чем нам, смириться с потерей — украинские земли всегда были для них чужими, а сами поляки чувствовали себя на Волыни и в Галичине колонистами. Что в 30-е годы и не скрывалось. Фактически, Варшава лишь пеняет Киеву на жестокость, с которой в 1943 – 1944 гг. велась эта локальная антиколониальная война.
Украинский Институт национальной памяти не сможет изменить отношение поляков к бандеровцам, сколько бы страниц архивов не было им уничтожено. Еще живы те, кто пережил геноцид — например, первый и единственный польский космонавт Мирослав Гермашевский. Он родился в 1943 году в польском селе Липники (Костопольский уезд, ныне Березновский район Ровенской области, Украина). В марте 1943 года подразделения УПА и неорганизованные погромщики из соседних украинских сел сожгли Липники, уничтожив часть польского населения. При этом погибло несколько членов семьи будущего космонавта, а его дед был заколот семью ударами штыка в грудь. Во время нападения на село мать потеряла полуторагодовалого Мирослава в снегу, но утром его нашли отец со старшим братом, которые поначалу посчитали малыша уже замерзшим. В августе 1943 года сосед семьи, украинский националист, убил и отца, Романа Гермашевского. Всего во время Волынской резни погибло 19 членов семьи Гермашевского. Воспоминания об этом оставил старший брат космонавта, генерал авиации Владислав Гермашевский, также участвовавший в самообороне уничтоженного села.
Сохранились архивы и в России. Возможно, именно поэтому для нас всегда было ясно, к чему движется незалэжная держава. Окончательное превращение Украины в национал-фашистское государство еще не завершено — слишком много ее граждан не готовы ни говорить на галицком наречии, ни считать гитлеровских прихвостней своими героями. Но их наследники не остановятся на достигнутом до тех пор, пока "ляхи, жиды и москали" не покинут свою родину. Вдруг ставшую для них чужой.